Бунт вурдалаков - Страница 74

Это было полное растворение. Ивану не удавалось достигать ничего подобного даже в те редчайшие минуты, когда он после тренировочных гипермедитаций уходил в ничто, растворялся в нирване, сливаясь собственным «я» со всей Вселенной.

Ощущать себя частицей Господа Бога было и ослепительно прекрасно и одновременно очень тяжело. Быть ничем. Небыть! И одновременно созерцать триллионы миров, составляющих Мироздание, и быть самими этими мирами.

Пустота, включающая в себя всё сущее и всё предсущее, открывает глаза и ввергает в безумие, которое на окраинных, периферийных полях граничит с Высшим Вселенским Разумом. Тяжко быть частицей Господа Бога. Но стократ тяжелее осознать — не мнишь ли ты себя Божьим избранником, не играют ли тобою силы иные, злые, противопоставляющие себя Силам Света. Много званных, да мало избранных! Души, взалкавшие Высшего и воспарившие в гордыне, растворенные в Пустоте и отвергнутые ею, наполняют Чёрные пропасти, ибо ища Бога, нашли дьявола, растворились в нём и умножили Легион Зла. Всем есть прощение в этом мире, все призваны в жизнь и, пройдя по ней, не утратив души, призовутся выше, все, созданные по образу и подобию — суть Божий посланники в видимое и ощущаемое Мироздание. Все, кроме легионеров Чёрных Сил. Безумие, выдаваемое за разум, безверие, называемое верой, разрушение всего и всюду — вот чёрная мета, клеймо на сатанинском лике легионера.

Безумие и Пустота — вот пристанище отказавшихся от Бога. Но грань между разумом и безумием неуловима. Идущий по ней, идёт по лезвию бесконечного бритвенной остроты меча. Страшен его путь.

Ещё никогда Иван не ощущал столь явно и зримо беспредельность и всевременность Вселенной. Он знал — это Миг! Но в Миге скопились эпохи прошедшие и будущие, в Миге сплелось всё, что было и будет. Он побывал везде, познал всё, впитал в себя мудрость и безумие тысячелетий не только Земли, но и всех обитаемых миров. За этот Миг он успел прожить полную жизнь каждого из бессчетного числа живых существ, населявших Мироздание триллионократно родиться и умереть, испытав все блаженства и все муки, восприняв все радости жизни и все кары, пытки, казни. Это был миг прикосновения к Господу… а может быть, всё было не так, наоборот. Неисповедимы пути Провидения.

Он открыл глаза, когда погиб последний из миров, когда в лютых корчах скончался последний из обитателей Мироздания, когда сама Вселенная перестала существовать. Всё кончилось — и его отбросило назад, в ту, маленькую, крохотную точечку бытия, в которой он должен был продолжить своё существование. Продолжить и испытать всё, что суждено испытать, ибо никому не дано уйти от исполнения жребия своего.

Он не летел, не падал, не стоял, не сидел, даже не лежал. Он погружался в кристалльно-прозрачной жидкости, вязкой и сковывающей движения, но вовсе не мешающей дышать. Погружение это было словно бы выходом из небытия, из растворения в нирване. Но оно не было падением. А Иван точно помнил — они прыгнули в пропасть! Прыгнули, очертя голову, спасаясь от чудовищного Молоха-людоеда, настигавшего их, обдававшего своим вонюче-убийственным дыханием. Почему они не упали? Где дно пропасти?! Где Алена?

— Я здесь, — прошептала она.

И Иван понял, что Алена очнулась раньше его. Она смотрела на него чистыми и ясными глазами, будто дело было привычным и она всё понимала.

— Я вспомнила, — прошептала она ещё тише.

— Ну что ты ещё могла вспомнить, — вяло проговорил Иван сквозь вязкую жидкость, которая совсем не мешала им слышать друг друга. Он не мог отделить в её рассказах иллюзий, навеянных сновидениями, от реальности. И потому не слишком доверял им. Но сейчас был другой случай.

— Да, я кое-что вспомнила, — прошептала она торопливо, — мы всегда проходили через эту штуковину, понимаешь, это было чём-то вроде предбанника, нет чём-то вроде пропускного пункта на полигон. Всегда войти можно было только так. И выйти. А тех, которые были внутри, этот предбанник никогда не выпускал.

— Кто же там был, интересно?

— Я ещё не всё могу вспомнить. Не торопи меня!

— Ладно.

Иван попробовал переместиться немного влево, извернулся, подгреб руками. Получилось. Он коснулся пальцами чего-то твердого и холодного. Не отводя их, проскользил вместе с движением вниз. Стена. Это обычная для мира призраков прозрачная «хрустальная» стена. И они снова в колодце. Но в другом. И теперь они не поднимаются, а наоборот, опускаются вниз, в вязкой, напоенной кислородом жидкости. И какой-то тёплый очищающе-покалывающий ток проходит сквозь их тела. Значит, жидкость не простая. А скорее всего, это и не жидкость вовсе, а поле. Какое-то сильное, пронизывающее их насквозь поле. Предбанник. Это Алена так считает. А на самом деле это очередной фильтр! Точно, фильтр! Иван пришёл к такому умозаключению и успокоился. Лучше болтаться в фильтре, чем лежать разбитым в лепешку на дне пропасти.

Два красных глаза полыхнули внутренним жутким огнём совсем рядом. Иван невольно отстранился, хотя разум ему подсказал, а инстинкт самосохранения уверил — это там, за хрустальной стеной, это безопасно. И всё же… Два глаза отвратительно-хищной гиргейской клыкастой рыбины глядели на него, не мигая, просвечивая насквозь. — Откуда она тут?! — изумился Иван вслух.

Алена прижалась к его плечу, замерла. Она таких тварей прежде не видывала.

Рыбина плотоядно облизнулась, ощерила клыки. И Иван почувствовал как на него находит оцепенение. Не может быть! Эта тварь не могла быть разумной. Такие гадины просто не имеют права быть разумными. Он вспомнил аквариум с гиргейскими рыбинами в кабинете большого начальника Космофлота Толика Реброва, вспомнил, как Толик, его давнишний приятель по Школе, любил кормить их, и как они чуть не сожрали его с потрохами. Потом он вспомнил встречу с «с серьёзными» людьми. Хрустальный пол! Рыбины! На Земле?! Почему это его тогда не изумило, почему? Ах, Авварон, Авварон, подлец негодный! Неужто и впрямь — Земля лишь часть Пристанища? Как всё глупо и гадко! Нет! Мода на рыбин с Гиргеи пошла давным-давно. Их держали в гигантских аквариумах не только космофлотчики и десантники. Таких аквариумов по всей Земле и Федерации были тысячи. Особенно в Объединенном Мировом Сообществе. Там мода приняла повальный характер… среди обладателей немалых капиталов и ещё больших связей. Но всё это неважно.