Бунт вурдалаков - Страница 64

Иван пристально взглянул в лицо незнакомки, прямо в её настороженные и оттого ещё более красивые серые глаза. Да, она была на удивление прекрасна: чистый лоб, тонкие черты лица, прямой, чуть вздернутый нос, живые, будто ожидающие чего-то губы, нежный подбородок, длинная шея, пряди русых шелковистых волос, спускающихся по плечам, ласкающих высокую полную грудь… что-то замерло внутри у Ивана, он проглотил застрявший в горле комочек, отвернулся. Необыкновенная красавица! Эти бедра, талия, ноги — во всем совершенство, изящество. Или это только казалось?! Может, она лишь в его воображении была неотразимой? Иван не пытался строить логические умозаключения. Да, он не видел земных женщин давненько, может, в этом весь фокус. Какая разница! И он продолжил, чуть взволнованно, ещё приглушеннее:

— Мы не хотим любить по-настоящему нашу Землю, всё куда-то убегаем от неё, лезем в этот чужой мир Вселенной. А как же там хорошо, вы ведь помните?

Сейчас в наших краях, наверное, вечер — тихо, ветерок шевелит листву, и моросит легонький дождик, грибной, капли стучат по лужам, воробышки попрятались, притихли, одинокий мокрый взъерошенный пес жмется к заборчику, а в домах горит свет, там тепло и тихо, уютно. Вы ведь любили Землю…

— Не помню, — неожиданно ответила женщина, — почти ничего не помню. Я так долго спала. Я спала вечность…

От удивления Иван позабыл про всё на свете, в том числе про своё лирическое повествование. Женщина, эта странная и прекрасная женщина говорила на чистейшем и красивейшем русском языке. Она говорила лучше и чище, чем сам Иван. Притом это была именно речь — не передача мыслей, образов, не обмен кодами и установками, не интуитивное взаимомыслепроникновение — а нормальная, чисто человеческая, земная речь.

Голос незнакомки был столь же приятен, как и она сама.

— Я так долго спала… было холодно… Иван заглянул в серые глубокие глаза — в них не было больше отчужденности. В них стояла тоска.

— Как вы сюда попали? Что они с вами сделали?! — заторопился Иван. Отвечайте, я прошу вас. Отвечайте, ведь дорог каждый миг! — Он словно вышел внезапно из шокового состояния, он вспомнил давешний ужас, истерзанные женские тела, хруст, чавканье, работу смертоносных окровавленных челюстей.

— Я не помню, — ответила женщина.

Иван смотрел на неё и не мог понять, сколько же ей лет — можно было дать одновременно и восемнадцать, и тридцать. Да, она была юна, и вместе с тем она была зрелой в своей женственной красоте. Он бросил это невольное занятие, при чем здесь возраст! Он запутался в том, сколько ему самому лет: то ли тридцать с гаком, то ли далеко за двести. Сейчас важно другое.

— Проведите меня туда, проведите!

— Куда? — переспросила женщина.

— В зал, — Иван почти кричал, — в мраморный, зал, где это поганое чудище пожирает…

— Не понимаю, я вас не понимаю. Они что-то говорили о воплощении, о новой жизни… я ничего не могу вспомнить.

— Кто они?!

— Зурги! Я вспомнила, их зовут зургами, — проговорила женщина, и глаза её наполнились страхом, — почему они отпустили меня? И кто вы?! Что вы тут делаете?! — Она будто очнулась от сна, отстранилась, прикрыла лицо рукой.

— Не надо бояться. Мы с вами оба попали в жуткую переделку! Но мы выкарабкаемся, не сомневайтесь! Меня зовут Иван. Ваше имя, ну же, почему вы не отвечаете? Да не бойтесь же меня!

— Я не помню.

— Не помните, как вас зовут?!

— Да, не помню?

Иван неожиданно громко, бесшабашно и весело рассмеялся. Остановившись, он хлопнул себя огромной ладонью но колену, покачал головой.

— Ну что же, мы оба ничего не помним — один диагноз! В одну психушку нам и дорога… Но всё! Хватит! Дело очень серьёзное. Попытайтесь коротко и ясно ответить на мои вопросы. Сейчас только от вас зависит и ваше будущее, и моё. Хорошо, договорились?

Она кивнула. И в глазах её впервые за всё время их знакомства вспыхнуло что-то более тёплое, нежели отчуждение, тоска и страх. Этот маленький огонек ещё нельзя было назвать доверием, признательностью, но это была уже надежда.

Иван сосредоточился и начал свой допрос — первым делом надо было выяснить главное.

— Где находились все остальные? Где они?!

— Я не знаю.

— Вас было много?

— Да.

— Где они теперь? Вспомните всё. Это надо вспомнить! Вы были со всеми вместе. Потом их повели.

— Нет, никто никого никуда не вел. Я спала… И все спали.

— Где вы спали?

— Не знаю. Не помню.

— Вы убежали от них?

— Да!

Губы у женщины начали дрожать. Видно, она вспоминала что-то. Но эти воспоминания не доставляли ей радости.

— Как вы убежали от них? Вспомните — где это было, какие там были приметы? Вы убежали из зала или раньше, оттуда, где вы спали?

— Не было зала. Нет. Я проснулась раньше. Ничего больше не помню.

Иван в растерянности развёл руками. С ней было бесполезно разговаривать. Она ничегошеньки не помнила. И вообще, она стала ему обузой!

Ну куда он теперь пойдёт, с кем побежит бороться, кого спасать? Ведь он же не сможет бросить её здесь. Проклятье! Эта чудовищная тварь, небось, продолжает пожирать несчастных, как же быть! Ведь он был им всем одной надеждой. Он должен был их всех, несчастных заложников, заложниц, выручить, спасти! Он?! А почему это он, откуда такая самоуверенность?! Иван схватился руками за голову. Если он сюда заслан для этой цели, для спасения заложников, то почему же не сработала Программа? Чёрт её подери, почему она не сработала?! С ума можно сойти! Или… или эта Программа заложена в него с совсем другой целью? Ивана бросило в холодный пот. Он зомби — послушный чьей-то недоброй воле зомби. И она — зомби; Она вела себя как сомнамбула, как автомат! Нет, это всё расшатанные нервы! Это всё после Хархана. Ведь его же еле восстановили, ведь его же подобрали на земной орбите почти мертвяком. Всё это и сказалось! Нет, не надо винить других. Надо собраться, надо переключиться. — Когда вы отбыли с Земли? Вы ведь жили на Земле, в России?